Фил Бейкер

Абсент

Пролог. Три гроба поутру

В августе 1905 года по передовицам европейских газет прокатилась весть об одной мерзкой трагедии. Тридцатилетний Жан Ланфре, швейцарский крестьянин французского происхождения, выпил два стакана абсента, достал из шкафа старую армейскую винтовку и выстрелил в голову своей беременной жене. Когда на шум в комнату вошла его четырехлетняя дочь Роз, он застрелил и ее. Потом он пошел в соседнюю комнату и убил свою вторую двухлетнюю дочь Бланш, которая лежала в детской кроватке. После этого он попытался застрелиться, но неудачно и, пошатываясь, вышел во двор, где упал и заснул, сжимая в руках мертвое тело Бланш.

На следующее утро, уже при полицейских, Ланфре показали тела его жены и детей. Их положили (какой-то ужасный и живописный штрих в духе Диккенса!) в три гроба, один другого меньше. Должно быть, это было отрезвляющее зрелище.

Общественная реакция на дело Ланфре была необычайно бурной, причем сосредоточилась она на одной-единственной детали. Возмущало не то, что Ланфре был горьким пьяницей и перед убийствами выпил не только два стакана абсента до работы (то есть задолго до трагедии), но еще и по рюмке мятного ликера и коньяка, шесть стаканов вина за обедом, стакан вина перед уходом с работы, чашку кофе с бренди, литр вина уже дома и еще один кофе с коньяком. Все это не имело значения, как и то, что он вообще выпивал в день до пяти литров вина. Каждый знал, что виноват именно абсент. Через несколько недель жители окрестных городов и деревень подали властям петицию. 82 450 человек требовали запретить абсент в Швейцарии; на следующий год так и сделали. Никакой другой напиток, даже джин в Лондоне времен Хогарта, не имел такой дурной славы.

Глава 1. Что такое абсент?

Что такое абсент? Один из самых крепких алкогольных напитков, причем на психику действует вдобавок содержащаяся в нем полынь. Вокруг идеи абсента сложилась особая мифология. У самого этого слова есть какой-то странный отзвук. Так и кажется, что это не алкогольный напиток, а что-то вроде амаранта, неувядающего цветка, символизирующего бессмертие, или непентеса — успокоительного снадобья, которое делают из хищных растений.

Как мы увидим, когда упоминают абсент, особенно в англоязычном мире, прежде всего приходит мысль о зле — не о грехе, но все же о чем-то недобром. Нельзя сказать, что абсент не обладает подспудной прелестью греха. Но все-таки он для этого слишком крепок. Везде, особенно во Франции, он часто связан с чем-то более низким и болезненным, связан не столько с грехом, сколько с пороком.

Родился он в Швейцарии в конце XVIII века, как тоник, аперитив, а в середине XIX стал прочно ассоциироваться с французской колониальной армией в Алжире. Рюмка абсента стала респектабельной и почти повсеместной буржуазной привычкой в пышные времена Второй империи, но к концу ее абсент приобрел два особых и опасных значения. Его стали связывать с поэтами, художниками, вообще с богемой, а кроме того — с пьянством рабочего класса, особенно после ужасов 1870-1871 годов, когда вслед за франко-прусской войной последовали восстание и разгром Парижской коммуны. Положение ухудшилось в 80-е годы, когда неурожаи винограда привели к тому, что абсент стал дешевле вина. В конце концов, эти два смысла соединились на том перекрестке, где богема встречается с притоном, знаменуя один и тот же конец и для рабочих, и для художников. Абсент — уже не «зеленая фея», а «зеленая ведьма», «королева ядов» — вызывает общественный ужас и нравственную панику. К этой поре он устойчиво связан с безумием, и во Франции его именуют «омнибусом в Шарантон», то есть в сумасшедший дом. «Если абсент не запретить, — писал один из его противников, — наша страна быстро превратится в огромную палату, обитую войлоком, где одна половина французов наденет смирительные рубашки на другую».

Во Франции абсент был запрещен в 1915 году. Когда задумались над национальной проблемой алкоголизма и неготовностью французской армии к Первой мировой войне, он стал козлом отпущения. Однако он сохранился в Испании и Восточной Европе, а сегодня, после нового «fin-de-siecle», вернулся, вместе со всеми своими старыми обертонами. Каждый из трех авторов, писавших в последнее время об абсенте, связывает с ним целый ряд смыслов: Реджину Нейдельсон он наводит на мысль о «пленительном упадке» и «истории, богатой сексуальными и наркотическими коннотациями»; пишет она и о том, что как социальное явление он был «кокаином XIX века». Для Барнаби Конрада история абсента — это история «убийств, безумия и отчаяния»; он считает, что в XIX веке абсент «символизировал анархию, намеренный отказ от нормальной жизни и ее обязательств». Согласно Дорис Ланье, абсент «ассоциировался с вдохновением, со свободой и стал символом французского декаданса»; само это слово вызывает у нее «мысли о наркотической интриге, эйфории, эротизме и декадентской чувственности».

В дополнение ко всему этому абсент всегда будет ассоциироваться со старым fin-de-siecle, 90-ми годами Оскара Уайльда и Эрнеста Доусона в «Cafe Royal», а также с такими французскими символистами, предшественниками английского декаданса, как Верлен и Рембо. В Лондоне до недавнего возрождения абсента отношение к нему всегда было связано с Парижем, в частности — как пишет где-то Алистер Кроули — с «представлением среднего кокни о парижском разврате». Это отношение к Франции и ко всему французскому сохранилось в Англии вплоть до 60-70-х годов XX века. Так, Лу Рид сравнивает песню группы «Velvet Underground» «Some Kinda Love» с «грязным французским романом!», а Патти Смит предстает на обложке журнала для болельщиков «Уайт Стаф» с дешевым и вульгарным изданием романа «Порочность» монмартрского писателя Франсиса Карко [1] .

Порочность, несомненно, ключевой мотив романа «Полынь» (1890), где Мария Корелли обличает абсент. Эта книга так высокопарна, что рядом с ней «Призрак оперы» кажется «Гордостью и предубеждением». Рассказывается в ней о Гастоне Бове, порядочном и умном человеке, который после роковой встречи с абсентом совершенно деградировал, погубив и себя и окружающих. «Дайте мне быть безумным!» — кричит Бове:

…безумным безумием абсента, самым диким, самым роскошным безумием в мире! Vive la folie! Vive l’amour! Vive I’animalisme! Vive le Diable! [2]

Вскоре становится ясно, что кроме пристрастия к абсенту у Гастона есть еще один неприличный недостаток. Он — француз.

Болезненная мрачность современной французской души хорошо известна и признана всеми, даже самими французами; откровенный атеизм, жестокость, легкомыслие и вопиющая безнравственность французской мысли не подлежат сомнению. Если преступление поражает своей хладнокровной жестокостью, его чаще всего совершают в Париже или где-нибудь неподалеку; если появляется откровенно непристойная книга или картина, автор или художник, в девяти случаях из десяти, оказывается французом.

«…» Несомненно, уровень моральной ответственности и высокие чувства у современных парижан стремительно падают по многим причинам; но я без колебаний скажу, что одна из этих причин — безудержная абсентомания, охватившая все классы общества, от богатых до бедных. Всем известно, что в Париже мужчины отводят особые часы этому роковому пристрастию так же благоговейно, как мусульмане выделяют время для молитвы… Воздействие абсента на человеческий мозг ужасно и неизлечимо, и ни один романтик не сможет преувеличить жуткую реальность этого зла.